Окраина заповедного леса. Девятая глава

Тем временем нищенка собирала рассыпанный Гензелем булгур по зернышку. Получился целый мешочек, истертый, но добротный, из простенького штапеля. В него удобно собирать зернышки и коренья, а вот ягоды и грибы лучше в лукошко. Но с грибами тут плоховато, а с ягодами непривычно. Арбузы, шелковица, оливки вместо черники, морошки, смородины. Черника продается дефицитная, замороженная, стоит целое состояние, можно сразу золотыми платить. Брусничка, рябинка, малинка, красные пятна на белой марле, суфле снятой пенки, рубиновая пастила – ничего нет.

Я не вижу ни весны, ни зимы. Лето, лето, лето, поздняя осень, лето, лето, лето. В перемотанных скотчем коробках прилетают книжки на русском, такие гуси-путешественники. В книгах – пряная багряность золотой осени, серебристые ветки зимы, ландышевая весна, когда носишь шарф и тонкие перчатки. Призраки прошлого: снегири, медведи, клевер и подорожник – выстраиваются рядами перед аннигилятором.

Истончаются связи, перемыкаются нейроны, и лишь паутинки рабиты с прошлым домом звенят и мерцают в чистом небе. Одно ли над нами небо?

Как наше сердце откликается на ссору, на разногласия, на диспут в сети, как оно откликается молитве и другому сердцу? Шариат для всех, и я нахожу успокоение в страницах шариатских фетв и логических доказательств вероубеждения. Там призывают и к мысли, и к чувству. Я читаю про то, что разум – это тайна и у тайны есть свет, и такие слова коснутся самого прожженного логика.

Познай себя в противопоставлении: есть я и они. Они пишут так: мне грустно; мне смешно; я кричу от боли; мне страшно; я восхищаюсь; мне досадно; я доверяю; я люблю. Иногда я хочу писать так же. Есенин вот писал. Прямой язык чувств, не замутненный ни метафорой, ни мыслью, ни ощущением времени. Что ж. Мне грустно, мне страшно, я восхищаюсь, мне досадно, я доверяю, я люблю – и никогда я так не напишу, меня победят складки и впадины метафоры, я прошепчу что-нибудь про замки ужаса, про дворцы радости, расскажу про виноград. Про морскую пену, про чаек, плетущих заговоры, перекликающихся, завоевывающих мир. Может быть, прочитаю притчу про кофе.

Научный мир разбирается, как мы принимаем решения. Я тут послушала пятнадцатиминутку про то, что сложный выбор сложен из-за качественного, а не количественного различия между вариантами. Легко выбрать, если тебе предлагают десять динаров или один. Ты выбираешь десять. Но если нет количественной меры, то выбор перестает быть мыслительной операцией. Выбор говорит о том, каковы мы. Простой выбор ничего о нас не говорит: мусульманин и немусульманин, богатый и бедный, логик и этик выберут десять динаров, а не один – если не будет дополнительных условий. Но сложный выбор – это выбор между качествами, не количествами. Он говорит о наших ценностях, о наших желаниях. И в части вопросов правильный выбор обусловлен религией. А в части вопросов правильного выбора нет. Нет правильного выбора между булочкой и шоколадкой. Это цугцванг – ты все равно проиграешь либо шоколадку, либо булочку. Или это верная победа – ты все равно выиграешь либо булочку, либо шоколадку. Вот пример сложного выбора, то есть выбора, за которым стоит самоосознание. Вот ты – ты любишь сдобу или вкус какао-бобов? Здесь нет и не будет того, как правильно. Твой выбор скажет что-то о тебе, и все.

Поэтому я выбираю горький шоколад, сказочный реализм и ненавязчивую мэрисьюшность женского образа. Я выбираю Белое море. Я теряю золотую осень, синичек и снегирей, мелодику звучащей русской речи. Но золотая осень украла бы звуки турецкого азана, цикад и бугенвилию. Цугцванг.

Малика Умм Яхья

12049