Окраина заповедного леса. Пятая глава

Пятая глава

И вот, кажется, ниша найдена. Я смотрю на море, море смотрит на меня, ребенок утрамбовывает гальку в пластиковой коробке из-под конфет. У него еще есть вторая – жестяная из-под датских печений. Галька радужно светится на красноватой набережной. Воздушный змей поднимает на крыло хрупкий, будто бы слюдяной самолетик. И так тихо, и море грезит прибоями наяву.

Обеспокоенные женщины замораживают воду в ведерках, сливают мутную жижу из середины айсберга, раскалывают лед и пьют хрустальную талую воду. Обеспокоенные матери наливают воду в формочки и строят из ледяных кубиков крепость для своих детей – индиго или любого другого цвета. В конце книжек есть вкладыш – как окрасить своего ребенка в сочный индиго: возьмите пищевой краситель, немного воды… Или вот еще вариант – сделать ледяной фонарик. Все приходит ко льду. Только море не промерзает.

Оно глубоко и изумрудно, там, внизу, где теплые течения и холодные волны, дружат водоросли и шелуха от семечек. Она облепляет водоросли: вот она, вся я, командуй, приказывай, ведь я наконец не забочусь о глупом-глупом зерне. Оно не слушалось, оно не проросло, оно вымазалось жиром и прыгало на сковороде – и теперь его просто съели на палубе корабля. Была ли это турчанка в цветастых шалварах, турист-подросток из русского Новгорода или голландского Зейста, девочка с косичками из северной столицы (монтессори, хоумскулинг) – все одно, семечки съели, пакетик свернули и выкинули в какой-нибудь металлический термос с рычажком. Шелуха опустилась на водоросль, обняла, морская трава по-мужски шипит и пытается освободиться: женщины сильнее, но хотят быть ведомыми, только вести их некому. Посопротивлявшись и поколыхавшись на подводном ветру, водоросль победит, а чуть позже ее сорвут для салата с кунжутным маслом. Никто не прорастет, шелуха упокоится в иле и станет им.

Я смотрю вперед, белая пена успокаивает, сколько людей приходило сюда, сколько веков живет этот бойкий берег. Они ловили рыбу, приносили ее на крытые османские рынки, наверняка с шатрами, и торговали с утренней молитвы до молитвы обеденной. Рыба смотрела, как море, понимающими глазами, иногда била хвостом о прилавок, цеплялась жабрами за гирьки: не обвешивай. И так много веков: судак, хамса, форель — все ложатся на прилавок. Сейчас там есть лед, электрические холодильные камеры, шланги с водой, ножи из нержавеющей стали. Пара нежных движений – и ты обладатель миниатюрного филе. Холодная кровь ложится на хлеб с луком.

Пальцы стынут от моря, от самого факта, что море есть и оно никуда не утекает, не падает каплями ртути в открытый космос. Холодная кровь не греет, эмпатия просыпается, на зеркалах – грязные потеки и отпечатки драконов.

Малика Умм Яхья

12479