Окраина заповедного леса. Восьмая глава

Я люблю сказки, и я ребенок постмодерна. И, хвала Всевышнему, я мусульманка. Я не знаю тайного, но, если приглядеться, человеку доступно гораздо больше вещей, чем кажется вначале.

Собственно, «настоящая жизнь» (ТМ) начинается тогда, когда ты видишь сказку у себя в огороде. В хлопке длинного платья. В шелесте страниц. В узоре хны на запястье. И это точка преломления, которую не пересекают те, кто лишен интуиции. Они идут иным путем. Но для меня хлеб – никогда не просто хлеб, глиняный кувшин – не просто кувшин, петелька на рукаве – нет, она тоже не может быть просто петелькой. Я смотрю на петельку и представляю швею, впервые пристрочившую пуговицу к манжету угольного женского покрывала. Я смотрю на асфальт и думаю о цветах, которые здесь не вырастут. Я смотрю в экран легчайшего ноутбука и вижу палантир восьмидесятого уровня. Я смотрю на синюю турецкую мозаику и вижу стены холодного Харема. В общем, быть мной увлекательно и тяжело.

И сказка – это всегда высокая художественная интуиция. Если ты неизменно сияющим внутренним взором видишь, что горы рассказывают тебе о тех, кто прошел их тропами, сказка расстилается перед тобой. И нет никакой разницы между ней и былью.

За мной – зеленые ростки баклажанов и лес, передо мной – море. Остриженная Рапунцель в своей башенке, я научилась рассказывать сказки с любой точки, изобретая все новые коллизии и добавляя время как произвольно, по чайной ложке. Рапунцель – это, кстати, вид салата. Рапунцель с оливковым маслом и помидорами. И это, пожалуй, хоррор, я такое не пишу.

В городе А, в семье простых немецких туристов, нечаянно забывших дорогу обратно, родились мальчик и девочка. Их назвали Гензель и Гретель. Услышали Гензель и Гретель про особый сад в городе Стамбуле – сад, где время будто остановилось, на кладбищах растут розы, а коты умеют разговаривать. И решили дети сбежать от родителей и посмотреть на сказку своими глазами. А на случай, если захотят вернуться, Гензель придумал рассыпать по дороге самый крупный булгур, очень по-местному, никаких хлебных крошек не надо.

И вот бредут они вдоль трассы D650. Устали, путь долгий. Встретилась им говорящая яблоня, издает звуки, скрежеща дуплом, и лицо у нее такое кислое, как у Грампикэта. Вот она и говорит:

— Гретель, дочка, ветви мои тяжелы, собери урожай и замаринуй хорошенько, чтобы на вкус не отличить от огурцов. А я вам помогу поскорее добраться до Стамбула.

Гретель – старательная девочка и прилежно училась турецкой кухне. Хоть бананы замариновать, хоть чечевичный суп из топора сварить – все умеет. Быстро справилась с заданием от яблоньки. Та сдержала обещание – посадила детей на ветку и перекинула их верст на триста вперед.

Снова они идут, устали, солнечный свет становится мягким и желтым. Впереди – домик, не покосившийся, крепенький, слегка похожий на сарайчик. Внутри – статный турок с густой бородой, по дому летают листки с письменами и узорами.

— Вы устали, я понимаю. Человек смертен и устает. Напишите свои имена на османском – и я помогу вам преодолеть множество верст в мгновение ока.

Взяли Гензель и Гретель по кисточке, окунули в чернила и написали свои имена без единой ошибки, ведь между кружком каллиграфии и тхэквондо в городе А Гензель выбрал первое, а потом и Гретель присоединилась к брату.

И они словно полетели над землей со скоростью света. Не прошло и секунды, как они опустились на землю, но вокруг все было уже совсем другим. Пахло сыростью, пылью, дымом. Они стояли в испещренном морщинками городе, перед теми самыми воротами, сквозь которые прошла великая армия. Но до таинственного сада, где время останавливается, надо еще дойти.

Закат догорел. Темно, страшно, луна высунула измазанную фосфором мордочку. И не только луна. «Мяу!» – сказал Стамбульский Кот. Он улыбается жемчужной улыбкой и обычно живет в одном из кошачьих домиков, разбросанных по городу. Улыбнулся Кот и говорит:

— Улыбнитесь, дети, как я. Так принято. Надо, чтобы твоя улыбка оставалась в воздухе даже тогда, когда тебя уже нет.

Гензель и Гретель переглянулись и улыбнулись друг другу. Кот остался доволен. Улыбка далась детям легко, ведь они росли в городе А, у Белого моря, на пастбище туристов, которым все вокруг неустанно улыбаются.

Моргнул Стамбульский Кот. Все вокруг завертелось. Когда Гензель и Гретель открыли глаза, то увидели перед собой сад, фонари, а на столах золотятся гнутые чашечки с чаем. Смотрят – время как будто стеклянное, женщины отражаются в черном ночном небе.

Гензель и Гретель поднялись выше и попали на узкую улицу И. Они оглянулись на застывшее время, потрогали его пальцами и никогда больше не возвращались к родителям, владельцам бара с огромным телевизором. Если встретите на улице И маленькую девочку в черном чаршафе – это может быть Гретель. А рядом с ней – подросший Гензель, и они идут, и время не расступается, и почти слышен стук копыт.

А рассыпанный булгур собрала нищенка и сварила себе кашу на ужин. Но это совсем другая история.

Малика Умм Яхья

10904